Неточные совпадения
Встает заря во мгле холодной;
На нивах шум
работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит
на дорогу волк;
Его почуя, конь дорожный
Храпит — и путник осторожный
Несется в гору во весь дух;
На утренней заре пастух
Не гонит уж коров из хлева,
И в час полуденный в кружок
Их не зовет его рожок;
В избушке распевая, дева
Прядет, и, зимних друг ночей,
Трещит лучинка перед ней.
Город уже проснулся, трещит, с недостроенного дома снимают леса, возвращается с
работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно смотрят
на людей, которых учат ходить по земле плечо в плечо друг с другом, из-за угла выехал верхом
на пестром коне офицер, за ним, перерезав
дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились солдаты в железных шлемах и прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом с ним подросток тащил
на плече, как ружье, палку с национальным флагом.
Свершилась казнь. Народ беспечный
Идет, рассыпавшись, домой
И про свои
работы вечны
Уже толкует меж собой.
Пустеет поле понемногу.
Тогда чрез пеструю
дорогуПеребежали две жены.
Утомлены, запылены,
Они, казалось, к месту казни
Спешили, полные боязни.
«Уж поздно», — кто-то им сказал
И в поле перстом указал.
Там роковой намост ломали,
Молился в черных ризах поп,
И
на телегу подымали
Два казака дубовый гроб.
Возвращавшиеся с полевых
работ стрелки говорили, что видели
на дороге какого-то человека с котомкой за плечами и с ружьем в руках. Он шел радостный, веселый и напевал песню. Судя по описаниям, это был Дерсу.
Предоставив им заниматься своим делом, я пошел побродить по тайге. Опасаясь заблудиться, я направился по течению воды, с тем чтобы назад вернуться по тому же ручью. Когда я возвратился
на женьшеневую плантацию, китайцы уже окончили свою
работу и ждали меня. К фанзе мы подошли с другой стороны, из чего я заключил, что назад мы шли другой
дорогой.
Сориентировавшись, я спустился вниз и тотчас отправил Белоножкина назад к П.К. Рутковскому с извещением, что
дорога найдена, а сам остался с китайцами. Узнав, что отряд наш придет только к вечеру, манзы собрались идти
на работу. Мне не хотелось оставаться одному в фанзе, и я пошел вместе с ними.
…
На сколько ладов и как давно люди знают и твердят, что «жизни май цветет один раз и не больше», а все же июнь совершеннолетия, с своей страдной
работой, с своим щебнем
на дороге, берет человека врасплох.
— Что ж так-то сидеть! Я всю
дорогу шел, работал. День или два идешь, а потом остановишься, спросишь, нет ли
работы где. Где попашешь, где покосишь, пожнешь. С недельку
на одном месте поработаешь, меня в это время кормят и
на дорогу хлебца дадут, а иной раз и гривенничек. И опять в два-три дня я свободно верст пятьдесят уйду. Да я, тетенька, и другую
работу делать могу: и лапоть сплету, и игрушку для детей из дерева вырежу, и
на охоту схожу, дичинки добуду.
День клонится к вечеру. Уже солнце село. Уже и нет его. Уже и вечер: свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваются звуки, — верно, где-нибудь народ идет с
работы и веселится; по Днепру мелькает лодка… кому нужда до колодника! Блеснул
на небе серебряный серп. Вот кто-то идет с противной стороны по
дороге. Трудно разглядеть в темноте. Это возвращается Катерина.
— За пароходом дело не встанет… По другим-то местам везде пароходы, а мы все гужом волокем. Отсюда во все стороны
дорога: под Семипалатинск, в степь,
на Обь к рыбным промыслам…
Работы хватит.
Вот еще строки из Полякова: «Очень нехороша была также и местная солонина; она готовилась из мяса казенных быков, истощенных
работой на плохих и трудных
дорогах и убитых нередко накануне погибели, если им не перерезывалось горло полуиздохшим».
Покойный профессор, как видно из его рапорта, находил неудобным «ограничивать размер пищи, уже столько лет выдаваемой ссыльнокаторжным, не входя в ближайшее изучение тех условий
работы и содержания, в которые эти арестанты поставлены, так как едва ли можно составить здесь точное понятие о качествах того мяса и хлеба, которые
на месте выдаются»; тем не менее все-таки он находил возможным ограничение в году употребления
дорогих мясных порций и предложил три табели: две скоромных и одну постную.
Однако
на этот раз ее ожидания были обмануты: венскому инструменту оказалось не по силам бороться с куском украинской вербы. Правда, у венского пианино были могучие средства:
дорогое дерево, превосходные струны, отличная
работа венского мастера, богатство обширного регистра. Зато и у украинской дудки нашлись союзники, так как она была у себя дома, среди родственной украинской природы.
Ежедневно мы протаптывали
дорогу. За день мы так уставали, что, возвращаясь назад, еле волокли ноги, а
на биваке нас тоже ждала
работа: надо было нарубить и натаскать дров, приготовить ужин и починить обувь или одежду.
Тульские мастера, которые удивительное дело делали, в это время как раз только свою
работу оканчивали. Свистовые прибежали к ним запыхавшись, а простые люди из любопытной публики — те и вовсе не добежали, потому что с непривычки по
дороге ноги рассыпали и повалилися, а потом от страха, чтобы не глядеть
на Платова, ударились домой да где попало спрятались.
Эти
работы давали крохи, но эти крохи и были
дороги, потому что приходились главным образом
на голодное зимнее время.
Эта неожиданная повестка и встревожила и напугала Зыкова, а главное, не вовремя она явилась:
работа горит, а он должен терять
дорогое время
на допросах.
Казенные
работы, переведенные
на вольнонаемный труд и лишенные военной закваски, сразу захудали, и добытое этим путем золото, несмотря
на готовый инвентарь и всякое промысловое хозяйство, стало обходиться казне в пять раз
дороже его биржевой стоимости.
Они расстались большими друзьями. Петр Васильич выскочил провожать
дорогого гостя
на улицу и долго стоял за воротами, — стоял и крестился, охваченный радостным чувством. Что же, в самом-то деле, достаточно всякого горя та же Фотьянка напринималась: пора и отдохнуть. Одна казенная
работа чего стоит, а тут компания насела и всем дух заперла. Подшибся народ вконец…
На правом берегу Балчуговки тянулся каменистый увал, известный под именем Ульянова кряжа. Через него змейкой вилась
дорога в Балчуговскую дачу. Сейчас за Ульяновым кряжем шли тоже старательские
работы. По этой
дороге и ехал верхом объездной с кружкой, в которую ссыпали старательское золото. Зыков расстегнул свой полушубок, чтобы перепоясаться, и Кишкин заметил, что у него за ситцевой рубахой что-то отдувается.
Дорога от Балчуговского завода шла сначала по берегу реки Балчуговки, а затем круто забирала
на лесистый Краюхин увал, с которого открывался великолепный вид
на завод,
на течение Балчуговки и
на окружавшие селение
работы.
На фабрике Петр Елисеич пробыл вплоть до обеда, потому что все нужно было осмотреть и всем дать
работу. Он вспомнил об еде, когда уже пробило два часа. Нюрочка, наверное, заждалась его… Выслушивая
на ходу какое-то объяснение Ястребка, он большими шагами шел к выходу и
на дороге встретил дурачка Терешку, который без шапки и босой бежал по двору.
Первыми двинулись самосадчане, не взявшие подрядов
на куренную
работу, за ними потянула Пеньковка, а потом тронулся и Кержацкий конец. Это происходило в начале мая, когда
дорога попросохла.
Иван Иванович уверен, что вы с удовольствием увидите места, где он работал; второй и третий вид изображают овраг и улицу
на Нерчинскую
дорогу, где летом производилась
работа.
Ее необычайному успеху, многолюдству и огромности заключенных
на ней сделок способствовали многие обстоятельства: постройка в окрестностях трех новых сахарных заводов и необыкновенно обильный урожай хлеба и в особенности свекловицы; открытие
работ по проведению электрического трамвая и канализации; сооружение новой
дороги на расстояние в семьсот пятьдесят верст; главное же — строительная горячка, охватившая весь город, все банки и другие финансовые учреждения и всех домовладельцев.
Тамара не сразу поехала в дом. Она по
дороге завернула в маленькую кофейную
на Католической улице. Там дожидался ее Сенька Вокзал — веселый малый с наружностью красивого цыгана, не черно, а синеволосый, черноглазый с желтыми белками, решительный и смелый в своей
работе, гордость местных воров, большая знаменитость в их мире, изобретатель, вдохновитель и вождь.
Конечно, «в гору» толкала этих желтых, выцветших людей самая горькая нужда, потому что там платили
дороже, чем
на других
работах.
Около пяти столетий назад, когда
работа в Операционном еще только налаживалась, нашлись глупцы, которые сравнивали Операционное с древней инквизицией, но ведь это так нелепо, как ставить
на одну точку хирурга, делающего трахеотомию, и разбойника с большой
дороги: у обоих в руках, быть может, один и тот же нож, оба делают одно и то же — режут горло живому человеку.
С такими мыслями он часто бродил теперь по городу в теплые ночи конца мая. Незаметно для самого себя он избирал все одну и ту же
дорогу — от еврейского кладбища до плотины и затем к железнодорожной насыпи. Иногда случалось, что, увлеченный этой новой для него страстной головной
работой, он не замечал пройденного пути, и вдруг, приходя в себя и точно просыпаясь, он с удивлением видел, что находится
на другом конце города.
Полевой
работы я не снесу по силам моим, к мастерствам не приучен, в извозчики идти — званье не позволяет, значит, и осталось одно: взять нож да идти
на дорогу.
На столе было пусто. Все, что напоминало о прежних его занятиях, о службе, о журнальной
работе, лежало под столом, или
на шкафе, или под кроватью. «Один вид этой грязи, — говорил он, — пугает творческую думу, и она улетает, как соловей из рощи, при внезапном скрипе немазаных колес, раздавшемся с
дороги».
Это был второй случай молниеносной холеры. Третий я видел в глухой степи, среди артели косцов, возвращавшихся с полевых
работ на родину. Мы ехали по жаре шагом. Впереди шли семеро косцов. Вдруг один из них упал, и все бросились вперед по
дороге бежать. Остался только один, который наклонился над упавшим, что-то делал около него, потом бросился догонять своих. Мы поскакали наперерез бежавшим и поймали последнего.
Первые три дня я не ходил
на работу, так поступали и со всяким новоприбывшим: давалось отдохнуть с
дороги.
Жихарев обиженно принимается за
работу. Он лучший мастер, может писать лица по-византийски, по-фряжски и «живописно», итальянской манерой. Принимая заказы
на иконостасы, Ларионыч советуется с ним, — он тонкий знаток иконописных подлинников, все
дорогие копии чудотворных икон — Феодоровской, Смоленской, Казанской и других — проходят через его руки. Но, роясь в подлинниках, он громко ворчит...
Досыта насмотревшись
на все, я возвращаюсь домой, чувствую себя взрослым человеком, способным
на всякую
работу. По
дороге я смотрю с горы кремля
на Волгу, — издали, с горы, земля кажется огромной и обещает дать все, чего захочешь.
— Простите меня, — сказал он. — Я не то, чтобы там… не слушался вас или что… Но… скажите: можно здесь
работой скопить
на дорогу?
Я кончал эту двухлетнюю
работу, когда 9-го сентября мне случилось ехать по железной
дороге в местность голодавших в прошлом году и еще сильнее голодающих в нынешнем году крестьян Тульской и Рязанской губерний.
На одной из железнодорожных станций поезд, в котором я ехал, съехался с экстренным поездом, везшим под предводительством губернатора войска с ружьями, боевыми патронами и розгами для истязания и убийства этих самых голодающих крестьян.
Встает заря во мгле холодной,
На нивах шум
работ умолк, С своей волчихою голодной Выходит
на дорогу волк.
Глеб уже не принимался в этот день за начатую
работу. Проводив старика соседа до половины
дороги к озеру (дальше Глеб не пошел, да и дедушке Кондратию этого не хотелось), Глеб подобрал
на обратном пути топор и связки лозняка и вернулся домой еще сумрачнее, еще задумчивее обыкновенного.
— Нет, листочки эти —
дорогое дело, и читать их нужно всем пленникам труда, — задушевно и негромко начал он. — Мы, брат, пленники, приковали нас к
работе на всю жизнь, сделали рабами капиталистов, — верно ли? А листочки эти освобождают человеческий наш разум…
— Ну вот, так-то лучше! Чего вы! Вот, бог даст, весна придет,
на волю пойдем… Солнышко…
работа вольная
на Волге будет! Что вам печалиться, вы молодой, ученый, у вас
дорога широкая. Мне о вас Размоляев давечи рассказывал. Вот моя уж песенка спета, мне и крышка тут!
— И рупь даст, да нам ихний рупь не к числу. Пусть уж своим заводским да пристанским рубли-то платят, а нам домашняя
работа дороже всего. Ох, чтобы пусто было этому ихнему сплаву!.. Одна битва нашему брату, а тут еще господь погодье вон какое послал… Без числа согрешили! Такой уж незадачливый сплав ноне выдался:
на Каменке наш Кирило помер… Слышал, может?
Отец мой сдержал свое обещание: он приготовил мне легонькое ружье, очень ловкое в прикладе и красиво отделанное, с видом (
на манер тогдашних охотничьих английских ружей), с серебряной насечкой и целью; он купил его как-то по случаю, за пятнадцать рублей ассигнациями, и хотя ружье было тульской
работы, но и по тогдашним ценам стоило вдвое или втрое
дороже; шагов
на пятьдесят оно било очень хорошо.
Арефа отлично воспользовался общею суматохою и прокрался
на господскую конюшню, где и разыскал среди других лошадей свою кобылу. Она тоже узнала его и даже вильнула хвостом. Никто не видел, как Арефа выехал с господского двора, как он проехал по заводу и направился по
дороге в Усторожье. Но тут шли главные
работы, и его остановили.
При артельной организации, не рискуя ничем, можно устроить дешевый кредит, который особенно
дорог старателям при начале
работ, когда они являются
на прииски после зимней голодовки; в эту тяжелую пору каждый рубль
дорог, а между тем взять его старателю решительно негде.
Я о нем в мою последнюю поездку за границу наслышался еще по
дороге — преимущественно в Вене и в Праге, где его знали, и он меня чрезвычайно заинтересовал. Много странных разновидностей этих каиновых детей встречал я
на своем веку, но такого экземпляра не видывал. И мне захотелось с ним познакомиться — что было и кстати, так как я ехал с литературною
работою, для которой мне был нужен переписчик. Шерамур же, говорят, исполнял эти занятия очень изрядно.
По сторонам
дороги вставал редкий болотный сосняк, изредка попадались островки березняков и смешанный лес; следы хищнической
работы человека попадались
на каждом шагу, и
на месте когда-то вековых вогульских лесов теперь едва сохранились жалкие остатки, точно арьергард разбитой армии.
А весною, когда отец и мать, поднявшись с рассветом, уходят в далекое поле
на работу и оставляют его одного-одинехонького вместе с хилою и дряхлою старушонкой-бабушкой, столько же нуждающейся в присмотре, сколько и трехлетние внучата ее, — о! тогда, выскочив из избы, несется он с воплем и криком вслед за ними, мчится во всю прыть маленьких своих ножек по взбороненной пашне, по жесткому, колючему валежнику; рубашонка его разрывается
на части о пни и кустарники, а он бежит, бежит, чтоб прижаться скорее к матери… и вот сбивается запыхавшийся, усталый ребенок с
дороги; он со страхом озирается кругом: всюду темень лесная, все глухо, дико; а вот уже и ночь скоро застигнет его… он мечется во все стороны и все далее и далее уходит в чащу бора, где бог весть что с ним будет…
Правда, что без этой помощи человеку, закинутому в суровые условия незнакомой страны, пришлось бы или в самом скором времени умереть от голода и холода, или приняться за разбой; правда также, что всего охотнее эта помощь оказывается в виде пособия «
на дорогу», посредством которого якутская община старается как можно скорее выпроводить поселенца куда-нибудь
на прииск, откуда уже большая часть этих неудобных граждан не возвращается; тем не менее человеку, серьезно принимающемуся за
работу, якуты по большей части также помогают стать
на ноги.
Дело было летом;
работа нетяжелая, снегу отгребать не надо, да и поезды
на той
дороге редко. Обойдет Семен свою версту два раза в сутки, кое-где гайки попробует подвинтить, щебенку подровняет, водяные трубы посмотрит и идет домой хозяйство свое устраивать. В хозяйстве только у него помеха была: что ни задумает сделать, обо всем дорожного мастера проси, а тот начальнику дистанции доложит; пока просьба вернется, время и ушло. Стали Семен с женою даже скучать.